С. Доренко. Путин: начало

15-летию власти Путина посвящается...

С.ДОРЕНКО: Мне велели провести «Урок россиеведения», урок истории. Этот урок касается того, что очень много публикаций о 15-ти летии президента Путина, и все спрашивают: "Ну и что? И как это всё было?"

Я бы предпочёл начать чуть-чуть издали, не с 26-ого марта 2000-ого года. Я бы всё-таки рассказал вам о 99-ом, о предпосылках и том, как появляются эти предпосылки. Надо сказать, что с 98-ого года премьер Примаков; главная задача тогда, главная политическая задача, понимаете, кажется - это шкурная задача, это клановая задача, кажется - это семейная задача. Но парадокс истории России, не только в России так бывает, кажется, что парадокс истории в том, что семейная, шкурная, клановая задача - она же, безусловно, и политическая.

Главная политическая задача тогда - сохранение власти, сохранение власти, которая в России, как вы прекрасно понимаете, означает и собственность, потому что власть и собственность - есть единая категория. Если у вас нет власти - у вас нет собственности, у вас не может быть собственности, если у вас нет власти. Власть - это единственное, что позволяет обрести собственность и защитить собственность в России, потому что института частной собственности нет, и это не вопрос законов, это вопрос мозгов. Люди не воспринимают... Одним словом, здесь собственность - категория динамическая, динамическая. Ты у власти - ты собственник, ты не у власти - ты не собственник. Всё очень просто!

Значит и защита собственности при стареющем Ельцине, который, как вы знаете, перенёс уже операцию на сердце, уже ведёт себя странно, пропадает, как мы думаем: то ли он пьян, то ли болен. Но в любом случае мало дееспособен, об этом очень ярко говорит Лужков. Он говорит тогда, позже, когда он начинает атаковать Ельцина, Лужков говорит: "Мы выбирали Ельцина, а правит - бог весь кто! Правит его дочь, которая не избрана народом, правит её муж, который не избран народом, правит какая-то клика, которая не избрана народом" - справедливо говорит Лужков, который перед этим, правда, ночевал на половичке, чтобы первым поздравить Ельцина с днём рождения. Но, вдруг он обретает критическое сознание, начинает говорить справедливые вещи. И вот Примаков в 98-ом году министр, премьер-министр. Я должен сказать, что это не утешило семью, семья недовольна была этим, не понимала, куда ведёт Примаков. Примаков был с хитрецой постоянной, с вот такой хитрой улыбкой, с улыбкой, которая была многообещающей, и непонятной. Поэтому, когда он сказал в декабре 98-ого года, что следует остановить, по-моему, это всё-таки декабрь был, простите меня за дату, тут надо проверить, может быть в январе 99-ого, он сказал, что надо подготовить в тюрьмах 100 тысяч мест для бизнесменов, что он хочет посадить 100 тысяч бизнесменов. Это было воспринято семьёй, в том числе, семьёй Ельцина и бизнесменами, которые получили, а получили все, как вы понимаете, при Ельцине, все всё получили при Ельцине тогда, на тот момент. Это было воспринято, как страшный намёк и страшная угроза. Примакова надо было снимать - это было понятно. Значит, пока были очень тяжёлые обстоятельства в экономике, вероятно, не следовало, но уже в мае Примакова снимают, в мае 99-ого. Ставят Сергея Степашина. И Сергея Степашина ставят с прицелом на президентство. Понятно, что Сергей Степашин - это приемник в тот момент, когда его ставят.

Я хочу сейчас ограничить возможность появления судебных исков, и сказать вам со всей серьёзностью, что я говорю об апперцепции фактов и слухов, о перцепции восприятия, а не о фактах, потому что распространение фактов, безупречных фактов, требует безупречных документов. Но я говорю о восприятии фактов, слухов, смеси слухов с фактами. Ведь, в конечном итоге, наше понимание ситуации приводит нас к решениям, тем или иным решениям, а не документы, - правда же? Значит, через очень короткое время, через очень короткое время в Кремле говорят, что Степашин подкаблучник, что, о чём бы он ни договорился днём, вечером всё перерешает его жена. А тогда надо договариваться с женой, а если надо договариваться с женой, то, чёрт его знает, как он будет работать президентом. Он будет президентом, а надо будет договариваться с женой Степашина - это будет странно. Это странно! Это первое.

Где-то в июле, может быть, всех добивает в Кремле, внимание!, в Кремле, всех добивает информация, что Степашин понимает, что всё чиновничество отвернулось от Ельцина, я сейчас коснусь этого чуть подробнее. Степашин приезжает к Лужкову на открытие, уже, будучи премьер-министром Российской Федерации, а Лужков - мэр с это время Москвы, приезжает на открытие одной из развязок на Кольцевой, на МКАДе, и Кремль начинает трясти, начинает трясти от гнева, подозрительности, ненависти, и, внимание - не факт, но апперцепция фактов и слухов: Серёжа предал, Серёжа предал - всё. Значит, предал, он с Лужковым, они отходили, говорят, их видели, они отходили, они что-то говорили, мы не знаем, что именно, значит, мы Серёже больше не верим. Не имеет значения, это очень важно, не имеет значения: предал ли Степашин, а имеет значение, что в Кремле началась по этому поводу истерика. Истерика началась у людей близких, к тому времени, к принятию решений. К принятию решений, основная группа принятия решений тогда была - это Татьяна Дьяченко, её муж Валентин Юмашев и Александр Стальевич Волошин, который в то время был очень к ним близок и формирует решения, а чуть позже - он помогает Путину, и становится главой администрации Путина, Александр Стальевич Волошин. Вот эта группа совсем близких людей, совсем, совсем постоянно вмешивающихся в развитие дел, и чуть позже приезжает Березовский.

Чуть позже приезжает Березовский. Как вы знаете в декабре 98-ого года или в январе 99-ого, зимой 98-ого, 99-ого года, начинается процесс по АVVе. АVVА - это строительство автозавода, что-то такое, какие-то акции, и вся вот эта история. Кстати, в AVVе работал Александр Стальевич Волошин. Волошин работал именно в АVVе. Поскольку Примаков начинает расследование, уголовное расследование, инициирует, - как это воспринимал Березовский, внимание опять! Сейчас Примаков скажет, что нет такого документа, что я инициировал. А я не говорю, что был документ, я говорю, что обсуждалось в кулуарах. В кулуарах обсуждается, что Примаков инициирует такое расследование. И Березовский предпочитает оставаться большую часть времени во Франции, в своём имении «Кап де ла Гаруп» на мысе Антиб. И он там, в основном ещё, потому что о выдаче речь не идёт, Франция выдаёт, и чуть позже Березовский вынужден прятаться в Великобритании, которая не выдаёт. Но в то время преследования его совсем слабые, совсем незначительные, и он прячется во Франции в это время, и он возвращается. Он возвращается и входит вот в эту четвёрку людей, которые принимают все решения: Волошин, Березовский, Дьяченко, Юмашев. Эта самая мощная, самая-самая центральная группа. Они понимают, что надо что-то думать, надо что-то придумать, но понятно к тому времени, что уже поздно, что поздно менять Степашина. Степашин, хорош ли - плох ли, а надо оставлять, потому что некогда, потому что выборы в декабре, 12 декабря 99-ого года выборы парламентские, которые определят выборы президентские. Ну, и что же? Значит, в этот момент, в этот момент возникает радикальная партия принятия решений, которую возглавляет и представляет собой эту радикальную партию один человек - Борис Березовский, который говорит яростно, что мы победим или не победим - вот и всё, вот и весь разговор. Но он употребляет в этот момент другой глагол, глагол из бранной лексики: "Мы всех отымеем!", если позволите, я передам его так. Но он выражался в лексиконе бранном: "Мы всех отымеем". Все смотрят на него с растопыренными глазами и не понимают, с какой стати мы всех отымеем, я сейчас расскажу почему.

К тому времени, к августу 99-ого, Лужков и Примаков, уволенный, убранный с должности, формируют глобальное сопротивление, практически, 100 %-ое сопротивление Ельцину в губернаторском корпусе и в среде чиновников. То есть, под Ельциным, условно говоря, Ельцин правит летающим островом, уже летающим островом, как у фантастов, он уже не правит Россией. Ельцин болтается в воздухе, и хорошее тому свидетельство - бегство от Ельцина господина Ястржембского, который долго вводил нас в заблуждение, либо, может быть, передавал какие-либо личные ощущения, что у Ельцина крепкое рукопожатие. И вдруг, Ястржембский бежит к Лужкову, перебегает, начинает работать на Лужкова. А это было таким, знаете, сигналом большим, потому Ястржембский долго-долго, глядя нам в упор в глаза говорил: "У Ельцина крепкое рукопожатие, крепкое рукопожатие". Когда Ельцин исчезал месяцами, отсутствовал. А вы знаете, что Ельцин к тому времени по шесть месяцев отсутствовал на рабочем месте, по шесть месяцев. Молодым ребятам, которые меня сейчас слушают, трудно в это поверить. Путина 10 дней искали, Ельцина по шесть месяцев в совокупности за год не было на рабочем месте. И вот, "крепкое рукопожатие", он работает с документами, вся эта история, всё это мы слушали от Ястржембского, который бросает Ельцина и переходит в стан Лужкова, начинает работать на Лужкова и Примакова. И все до единого губернаторы или входят в организацию "Отечество" Лужкова, либо в организацию "Вся Россия", который возглавляет могущественный президент Татарстана Шаймиев, союзник Лужкова, могущественный президент Башкирии и так далее, могущественные, топовые, главные губернаторы. Либо входит каждый губернатор в эти организации - либо "Отечество", либо "Вся Россия", либо даёт туда суперского зама, который представляет его.

И начинается в июле-августе 99-ого года раздел портфелей и России. Лужков и Примаков и все губернаторы, которые под ним, так как это интерпретируется в Кремле. Внимание! Я сейчас опять говорю об интерпретации, а не о документах. Интерпретируется в Кремле, что они делят портфели, они делят власть, они делят Кабинет министров, они делят, кто чем будет заниматься, когда они, наконец, свергнут Ельцина. Кремль в осаде. Под Кремлём никого нет. На телефонные звонки всё ещё отвечают, но уже волынят - такая итальянская забастовка губернаторов: никто ничего не делает для Кремля. Все всё делают только для Лужкова и Примакова. Всё! Революция началась, в сущности. А выборы в декабре. И вот в этот момент, абсолютно критический, ужасный, появляется радикальная партия, радикальная партия в лице единственного человека, Березовского, который приезжает с криками: "Мы всех отымеем! Мы всех отымеем! Серёжа, мы всех...! Мы их всех...!" Я говорю: "Борис Абрамович, кончай, ну, чего ты Борь, ну, не надо так, ну, зачем ты так, зачем кричишь. Кричишь так, будто прибавляешь себе храбрости. Может быть не надо?". А надо сказать ещё абсолютно важную вещь, абсолютно важную вещь, которая обрисовывает ситуации, о репрессии и гонении на Березовского со стороны Примакова были с восторгом, с восторгом, восприняты "семьей", потому что, в общем, Боря всех достал. Понимаете, да, ситуацию? То есть, гнать, гнать, гнать Березовского хотела вся ельцинская семья, Абрамович, все хотели гнать Березовского, с его точки зрения, говорю о его апперцепции, во всяком случае, это он мне так рассказывал. Все хотели его выгнать к чёртовой матери, все были ужасно рады, что он сидит на «Кап де ла Гаруп» и не ездит в Россию, и не мучает всех своим холерическим, невероятным темпераментом, постоянными изменениями решений, каким-то бурным покатанием - всех это достало! Реально достало.

И когда он возвращается, его принимают с неохотой, его, в общем, уже похоронили. Если вы думаете, что Березовского исторг из страны Путин, то это почти ошибка или это ошибка. Его, в общем, "семья" съела ещё при Примакове, Березовского, "семья" съела ещё при Примакове. Всё было решено: что Березовский сошёл с ума. Всё было решено в 99-ом году, в первой половине. Сошёл с ума, никому здесь не нужен, и пусть он сидит себе во Франции, всех достал. И он возвращается, изрыгая какую-то пену, а все думают, что "господи, как он нас всех достал", но вроде бы, говорит, начинает двигатель какой-то самолётный, начинает создавать некую энергию, подъемную силу. И все на него смотрят, никто ему не верит, никто ему не верит ни минуты, потому, ну, такую ерунду говорить-то: "Мы всех отымеем!", - ну, что это значит, а дальше что? Нет, подождите, подождите, а там все губернаторы, и он залетает с гепатитом, Борис, залетает с гепатитом, у него гепатит. И первая сцена, и вот эти его приезды были мгновенные, уезды назад во Францию. Буквально, он звонил мне с самолёта, у него частный самолёт, и он звонил мне и с криком: "Ты можешь немедленно приехать на Сокол, я буду нестись из Шереметьева. Ты приедешь на Сокол, по пути от Сокола до Кремля я могу с тобой говорить. Время расписано по секундам, от Сокола до Кремля, мне нужен совет". Я приезжал на Сокол на своей машине, кортеж Березовского меня подхватывал, и потом меня одна из машин охраны снова отвозила назад на Сокол. И вот у него вот так были все люди, по пять минут, по семь, по десять минут, всё это носилось, неслось. Этот безумный чёрный его "Мерседес" номер 018, 018 номер - всё это неслось, неслось куда-то. И это - "Мы всех отымеем!". А я говорю: "Боря, нас всех повесят, Борь, нас повесят". Мы к тому времени очень давно уже были на "ты". Я говорю: "Боря, ты понимаешь, нас повесят!". "Серёжа, ты не веришь в победу?" Я говорю: "Борь, я не то, что не верю, я точно знаю, чем дело кончится". "При том, - говорю - неловко, что вешать будут в декабре, хотелось бы, чтобы сейчас уже, по погоде". Я говорю: "Вешать будут в декабре, они растопчут нас. Ни одного шанса у нас победить нет, и когда растопчут, то тебя повесят номером один или два, ты будешь повешен, а я буду повешен номером пять, когда начнут вешать на лобном месте". Он смотрел на меня, смотрел, злился страшно и говорил: "Если ты так говоришь - сиди на даче! Сиди на даче! Зачем, сиди на даче! Тебя не тронут он, тебя не тронут, сиди на даче. Ты хочешь умыть руки?" Я ему говорю: "Нет, Борь. Эх, что бы понимал! Я выбираю смерть. Если у самурая есть возможность между смертью и жизнью, то он, конечно, должен безошибочно выбирать смерть, поэтому, безусловно, нас повесят: тебя номером один, а меня номером - пять. Но перед смертью я погуляю. Я погуляю, я показакую. Он говорит: "Ну, хорошо, давай! Правильно всё". И вот в конце августа придумывается движение "Единство", которому потом суждено победить 12-ого. Представляете себе цейтнот, представляете себе время. Значит, "Единство", движение "Единство", которое победит 12-ого декабря придумывается, вообще, высасывается из пальца. В конце августа, в условиях, когда все до одного губернатора, все, внимание! - это очень важно понимать: работают все с Лужковым, Примаковым, делят портфели и уже давно, всё, поставили крест на Ельцине и на Кремле, всё это забыли, всё.

Значит, "Срочно, вы можете срочно приехать?" - мне звонит помощник Березовского. Я говорю: "Что, где он?" "Он в госпитале Вишневского". А госпиталь Вишневского, надо отдать ему должное, рядом со мной, недалеко. "Хорошо". Он лежат в инфекционке, сейчас я не помню: это крыло, обращённое к проходной, как раз, госпиталя Вишневского, основной проходной, главной. Я не знаю сейчас, может, на 10-ом, на 12-ом этаже в инфекционке он лежал в генеральской палате, там такая генеральская палата есть. Довольно скромная, она состоит из прихожей, где есть диван, и потом - небольшой комнаты, где-то 14, 15, может, 16 быть квадратных метров с собственным туалетом, собственным туалетом. Такая генеральская палата, так называемая, в конце этаже. А он лежит с гепатитом, с гепатитом инфекционным, притом, который он обрёл где-то на полях, я не буду говорить, это всё-таки личная жизнь, касается личной жизни. На полях личной жизни он где-то цапанул гепатит инфекционный, в общем, он там лечится. И он горячечный, и он весь жёлтый, и белки глазные жёлтые. И вот я иду и встречаю сцену: на какой-то лавочке, такой грубой, солдатской лавочке справа сидит Миша Леонтьев, должны быть вы слышали о нём. Этот человек на Первом канале, публицист, очень известный, вдобавок, он сейчас в Роснефти пресс-секретарь, Михаил Леонтьев. Он сидит на низенькой, низенькой, низенькой, крошечной лавочке и пишет, пишет, пишет, пишет быстро с какой-то невероятной скоростью. Это конец августа 99-ого года. Я говорю: "Мигель, чего делаешь?" Он говорит: "Вот, пишу программу". Оказалось: он пишет программу партии "Единство". Миша Леонтьев писал программу партии "Единство", мусоля карандаш, глядя в небо, в потолок вот этого госпиталя, прямо в госпитале, на лавочке. Захожу дальше, в приёмную генеральской палаты - сидит Игорь Шабдурасулов, который тоже работал на Первом канале, как вы знаете, и позже был первым заместителем руководителя администрации президента Ельцина всю осень 99-ого года, а сейчас он предпочитает помалкивать. Игорь Шабдурасулов. Помалкивать - в смысле он не очень часто любит вспоминать то время. И он на всех обзванивает, обзванивает, потому что он с телефоном, он мне машет рукой. Он говорит по телефону, он даже не отвлекается на меня, а всё горячо кого-то убеждает. И дальше в генеральской палате возлежит Борис Абрамович Березовский с криком: "Мы придумали "Единство"! Медведь! Тебе нравится медведь?" - кричит мне навстречу Борис Абрамович. Я говорю: "Борь, тебе капельницу поменять?" - говорю я. А я относился к этому как в "псих-ля-ля", то есть "псих-ля-ля", ну, идиоты, как бы все, все идиоты. Мы проиграем, и всё прекрасно. А я же нигде не работаю, меня же выгнали перед этим, как мне сказали: по требованию Примакова. Внимание: документов нет, безусловно, но мне сообщили - по требованию Примакова. Хорошо. Я нигде не работаю, дурачком хожу. При этом было уголовное преследование, меня преследовали уголовно, допрашивали всех моих друзей, знакомых, как я праздную дни рождения и так далее, какая у меня в доме обстановка. Налоговая полиция города Москвы тогда вела уголовное дело против меня по неуплате налогов, которое было прекращено после отставки Примакова, из чего я делаю вывод, что было инспирировано, отчасти, людьми, близкими к Примакову, либо непосредственно по его команде. Было прекращено, и когда меня тогда в налоговую полицию вызвали, мне сказали: "Думали, что у вас нет детей, а оказалось, что есть. Раз у вас есть дети, то, соответственно, мы вам должны, Российская Федерация вам должна, вы переплатили налоги, Сергей Леонидович". Я говорю: "Как же вы шесть месяцев меня допрашивали? Шесть месяцев моих друзей допрашивали?". Они говорят: "Ну, мы не знали, что у вас есть дети, простите". Я говорю: "Так, это - первое, с чего следовало начать". Они говорят: "Сергей Леонидович, зачем уж сейчас слова-то тратить? Идите, уж, идите. Всё. Российская Федерация вам должна, там, семьсот рублей, вы переплатили налоги". Я говорю: "Ну, прекрасно. Хорошо". И вот, Шабдурасулов всех обзванивает, а Боря кричит. А я всё к этому относился, как к "псих-ля-ля". И снова: "Мы всех отымеем! Мы всех отымеем! Мы всех отымеем, Серёжа!" Я говорю: "Боря, тебе капельницу поправить? А температура какая? Борь..." "Ты не веришь в наше дело!" Я говорю: "Борь, я очень прошу тебя понять: я не верю в ваше дело. Но я не ухожу из дела, я просто говорю: я не верю в ваше дело. О`кей! Всё, больше ничего". "Хорошо, - он говорит. - Мы придумали "Единство" и "Медведь". Найди мне бабу третьей в список, первый будет Шойгу, второго сейчас спортсмена придумаем, третья должна быть баба. Придумай бабу. Ну, как, тебе нравится?" - он мне говорит. Я говорю: "Полное говно". И в этом смысле, я, должен сказать, первохулитель, я очень дорожу этим званием, я первохулитель партии "Единая Россия", то есть никто до меня её никто не критиковал. Я первохулитель, мне кажется, что где-то в Уставе на последней странице следовало бы разместить маленькую заметочку обо мне. Как только я услышал про партию "Единство" первое моё слово было "говно". Он говорит: "Нет, мы сделаем!". Я говорю: "Ничего вы не успеете сделать". "Чего вы не успеете сделать? Миша Леонтьев пишет программу, - кричит Боря. Я говорю: "Ну, и что? Ну и что?". "Игорь Шабдурасулов сейчас всех обзванивает губернаторов". Я говорю: "Губернаторы вас давно предали, губернаторы не будут с вами работать. Борь, прекратите эту историю". "Нет". Я говорю: "Послушай, что Игорь просит?" А Игорь, надо сказать, в то время просил губернаторов, которые отдали себя или всех своих первых, там, лучших замов в "Отечество" или во "Всю Россию", Игорь просил, чтобы дали комнатку, где хранят швабры, у пожарной лестницы, и посадили самого замухрышечку, под "Единство". А губернаторы отвечали отказом, а Игорь их уговаривал, тяжело уговаривал. Я вернусь к этому сразу же после новостей.

В связи с 15-ти летием пребывания у власти президента Путина, мы вспоминаем, как и многие издания, мы вспоминаем историю, и мне доверено провести урок истории. Я понимаю, что одним уроком не обойдётся, потому что я только до сентября дошёл.

И так, мы закончили тем, что Игорь Шабдурасулов по распоряжению Березовского обзванивает всех, надо сказать, что людей осталось у Кремля тогда горсть. Ну, если так сказать, пальцев одной руки хватило бы, чтобы пересчитать людей, которые действительно палили себя перед Лужковым и Примаковым. Все остальные палить себя отказывались категорически. И в этот момент Шабдурасулов помогает, обзванивает губернаторов. Он понимает, что губернаторы против Кремля, он понимает, что губернаторы против Ельцина, все до одного, что они все работают с Лужковым и Примаковым, но он просит их на всякий случай. Он говорит: "Ну, ребята, всякое же бывает, господи, ну, вы что! Дайте какого-нибудь захудаленького, вонюченького, несчастненького, как спитой чай, чиновничка. Пусть он сидит в комнате, где хранятся швабры там у вас, у пожарной лестницы, и будет называться "Единство". Вроде, как "Единство" - офигенская тема. Мы понимаем, что вы все в "Отечестве", во "Всей России". Да, и надо сказать, что начинают губернаторы сдаваться, в этом смысле, что "Ну, что вы действительно, самого дурачка, там, Петрушечку какого-нибудь посадить. Да, пусть будет!"

Дальше, как создаётся "Единство", появляется худенький кабинетик, худенький, несчастненький чиновничек, который, вроде, как "Единство", вроде, как отделение, вроде, как при губернаторе сидит. Но сами губернаторы не хотят этому помогать. Это начало сентября и конец августа. К этому времени, я чуть позже вернусь к развитию "Единства", тем не менее, я хотел бы коснуться, потому что Путин уже назначен премьер-министром. Путин назначен премьер-министром, и вот какие обстоятельства этому способствуют: все питерские контакты, Собчак и так далее, все демократы питерские говорят, что Путин - человек слова, он, действительно, очень твёрд в слове, он твёрд, первое. Второе, что он абсолютно человек команды, что он никогда не сдаёт людей, в смысле, что он, вообще, железно, да. Можно его пытать, выкинуть, лишить званий, он пойдёт в рубище по дороге босой, но он не сдаст команду, это для него принципиально. И Таня, Таня Дьяченко, Татьяна Дьяченко, Валентин Юмашев, Александр Стальевич Волошин, Александр Волошин, Борис Березовский - все его жёстко, чётко поддерживают, потому что Путина уже знают. Знают от Пал Палыча Бородина, Пал Палыч Бородин же дал ему первую работу здесь, в Москве. Когда Путин приехал в Москву, он некоторое время, как говорят, ночевал у Кудрина, спал у Кудрина на кухне или где-то там, Кудрин ему раскладушечку ставил. Значит, он начал работать и Пал Палыча Бородина, первая работа его была, очень скромная. Потом Таня с Валей двинули его на ФСБ, именно, как гражданского человека, которые более-менее понимает, что такое ФСБ, с одной стороны, а с другой стороны, человек, безусловно, гражданский, а главное - верный. Это вторая позиция. И уже его знают, как руководителя ФСБ, уже знают. Ведь, для его сняли Николая Ковалёва, для того, чтобы поставить Путина и так далее. И его хорошо знают. "Верный Володя" не сдаст "папу" - вот же главный тезис тогдашний, Володя не сдаст "папу". А "папа" - это Ельцин. А на самом деле, никто не говорит про Ельцина, всем плевать, конечно, главное - что не сдаст "семью". Володя не сдаст, Володя не сдаёт, Володя не такой. И тут Березовский выступает с воспоминанием тоже, ярким: ну, как же, действительно, ведь Володя, вообще, ничего не боится ради дружбы. Ведь Володя приехал с букетом, гигантским букетом белых роз поздравлять Лену, жену Березовского, 22-ого февраля. 22-ого февраля была вылазка его, Березовского, он приезжал в Москву вместе с Леной Горбуновой, своей супругой, последней. И 22-ого февраля у неё день рождения, и вдруг, вдруг, вдруг - говорит Борис, вспоминает, его преследует Примаков, Бориса преследует Примаков. Под Борисом земля горит, и вдруг на пороге появляется Путин с огромным букетом белых роз. И Боря говорит: "Володя, ну, ты подумай: ведь тебя твоя собственная охрана сольёт, твоя собственная охрана тебя попалит, скажет Примакову, что ты был у меня на дне рождения жены. Это невероятно, все отказались. Отказались люди приезжать на день рождения жены! Отказались! Потому что страшно, ну, как же, премьер-министр реально жжёт глазом в сторону Березовского, и так, с неприязнью. И ещё уголовные дела вокруг него начинают нависать, и всё. А Путин говорит: "Борь, так дружба, прежде всего! Борь, ты, вообще, не понимаешь: будут преследовать - не будут преследовать, вообще, не имеет значения, дружба, прежде всего". И Путин приезжает и празднует день рождения, поздравляет, уезжает потом. Одним словом, ни одного голоса нет против Путина, потому что Путина характеризуют, как человека, который вообще никогда никого не слил, никогда не предал, если надо - потеряет должность, что хочешь, деньги, лишь бы только никого не слить.

И Путин в этот момент становится уже премьером. И надо сказать, что на начало, мы проводим тогда ФОМ, ФОМ проводит опросы общественного мнения: если бы выборы президента прошли в эти выходные, то вы выбрали бы из предложенных кандидатур кого? А я провожу опрос свой собственный, я прошу ФОМ проводить свой собственный опрос. Он звучит так: этому человеку вы доверяете, как функционально, и этому человеку вы симпатизируете, как человеку, ну, вы просто ему симпатизируете, он вам симпатичен не как функция, а как личность. И в этот момент, я сейчас вернусь к опросу, который даёт выборы президента: если бы выборы президента были в этот момент на начало сентября, вы выбрали бы: Примаков - 32 % , это высший результат, выше нет никого, Лужков - 16 %, Путин - 1,5 %, Ельцин - 0 %. Я произношу это в эфире - 0 %, Ельцин - 0 %. Мне звонит Березовский и говорит: "Звонила только что Таня Дьяченко, ну зачем ты папу, зачем папу? Ну, хорошо, Володя - 1,5 %, ну, зачем ты папу полощешь, что 0 %, ведь папа не собирается, Ельцин же не собирается идти на выборы". Я говорю: "Да, но он правящий президент". "Но не говори ты про этот ноль, меня просит Таня. Я умоляю, пожалуйста, но не говори ты про этот ноль!" Я говорю: "Тогда вы скажите Саше Ослону, Саша Ослон из ФОМа ставит его в опрос. В опросе есть фамилия Ельцин, скажите Саше, пусть он его уберёт из опроса. Я при чём тут, я зачитываю опрос, как есть. Я вас умоляю, прекратите!" У Ельцина - 0 %, у Путина - 1,5%, у Лужкова - 16 %, президентский рейтинг, у Примакова - 32.

Вот с этого начинаем, ну, и понеслась. Я должен сказать, что очень быстро идёт строительство вот этой "Единой России", как фиктивной партии, абсолютно трудно уговаривали, надо сказать, абсолютно трудно уговаривали Путина. Вообще, всех уговаривали трудно, очень трудно. Путина уговаривали, конечно, часами, часами. "Володя, пожалуйста, надо, Володя, пожалуйста, надо". И всё. И тут есть несколько интересных вещей, которые я знаю, не знаю, факт ли это, внимание! Но это очень важно. Мне это передано было участниками этих переговоров, участниками этих переговоров. Когда сидели несколько человек и "Володя, надо, Володя, надо, ты должен стать президентом". Одна из его фраз была: "Дайте мне Газпром, ну, руководить, давайте, я лучше в Газпром пойду". Это первая. И вторая фраза, которой очень удивлялся впоследствии Березовский - это когда он, выходя из себя, кричал, но он кричал не на Путина, он кричал как бы в потолок, понимаете? Березовский, вообще говоря, человек был очень пылкий, и он в потолок кричал: "Ну, я не понимаю, Володя, чем же ты хочешь стать? Мы предлагаем тебе президента, чем же хочешь стать?". В один из неожиданных, странных моментов он услышал от Путина: "Тобой. Тобой". И он говорит: "Я осёкся и не знал, чего сказать" - Березовский говорит. "Я осёкся, я не знал, чего сказать, я не знал, что ответить". "Кем ты хочешь стать?!" "Тобой". Очень странно. Ну, хорошо, в любом случае его уговорили, его уговорили, а надо сказать, что ещё раз я, в качестве комплимента Путину, скажу, что в любом случае его слово - кремень, то есть Путин слову не изменяет. Вот он согласился.

Ладно, понеслась. Значит, сентябрь у нас. Надо сказать, что начинается у нас, вырисовывается атака, жёсткая атака двух телеканалов. Со второго сентября, если мне память не изменяет, это был четверг. Нет, простите, второе сентября была среда. С третьего сентября 99-ого года, с четверга, с третьего сентября, потому что суббота была пятое сентября. Может, я не правильно вспоминаю, вы меня поправьте. Значит, с третьего сентября, с четверга, меня берут на работу на Первый канал, а я не был на Первом канале, это иллюзия, потому что меня выгнали с Первого канала, как мне объяснили, что нужно кредит получить, который гарантирует Примаков, еще, когда Примаков был премьер-министром, ещё весной, в самом начале весны, нужно получить кредит, который тремя траншами приходил в ноябре, январе и марте. И вот, под кредит меня и выгнали, потому иначе правительство не давало гарантий кредита, не помогало с кредитом. Хотя кредит был коммерческий, но правительство заставляло один из банков дать кредит Первому каналу при условии, что Доренко выгонят. Ну, меня и выгнали. И вот, я поступаю на работу третьего сентября, в четверг, пятого сентября я вступаю, собственно говоря, в бой, а это, конечно, был бой, конечно, поскольку мне постоянно меняют время передачи. До этого я всегда выходил в субботу вечером много лет, но меня теперь ставят в 9-ть вечера в воскресенье, ровно поверх Жени Киселёва, который ведёт "Итоги" на НТВ. И мы начинаем такое телевизионное состязание, и я сразу же делаю "гребёнку". Первое, что я делаю, я делаю "гребёнку", так называемую. Я очень любил тогда эти "гребёнки", вообще, без моих комментариев я ставлю высказывания Лужкова, восхваляющие Ельцина, и тотчас "гребёночкой": пять высказываний, восхваляющих Ельцина, и пять высказываний против Ельцина, подряд. То есть, как подряд - через одно. Значит, "Да здравствует Россия, Ельцин, победа!", "Россия, Ельцин, свобода!" - кричит Лужков на Васильевском спуске, танцуя с Ельциным за плечи. "Россия, Ельцин - наше будущее!" - кричит Лужков у меня в видео, и затем говорит: "Ельцин - глубоко больной человек, он не правит Россией, нами правят больные люди! Что это такое? Семья Ельцина проворовалась!". Я всё это ставлю в "гребёночку", в "гребёночку". То есть, он говорит одно - он говорит другое, он говорит одно - он говорит другое. Когда заканчивается "гребёнка", я просто появляюсь в кадре и говорю: "Лицемер. Лицемер". Вообще, больше ничего! И на самом деле, на самом деле, это вызывает эффект разорвавшейся бомбы, ну, реально просто - сносит мозг. Я понимаю, что до меня, как выясняется, и вдруг, и почему-то, оказывается, Лужков был стерильным, в смысле ни один человек его не критиковал как будто, во всяком случае, на уровне телевидения, его точно никто не критиковал, а он абсолютно к этому не готов. То есть, он начинает страшно от боли кричать, и это, конечно, помогает, это помогает. И дальше я делаю почему? Если бы он просто промолчал, я бы не смог делать "пятнадцать серебряных пуль", потому что я сделал 15 программ, из них, кстати, сохранилось, может быть 10. Только с октября сохранились, остальные утрачены. Значит, "пятнадцать серебряных пуль".

Как они были сделаны? Нами втроём, все мы трое участвовали в этих телепередачах: я, Лужков и Примаков. Дело в том, что по вторникам, после моей воскресной передачи, по вторникам была передача "Лицом к городу", где Лужков на ТВЦ, на третьем канале, рассказывал про меня. Он рассказывал, какой Доренко подонок, то есть, он час рассказывал, Лужков, какой Доренко подонок. Конечно, большой славы представить себе невозможно. Ну, представьте себе сейчас, ну, Собянин, например, Собянин не обладает такой славой, как Лужков, скажем, три Собянина, три Собянина три часа подряд кричат, что Доренко подонок. Вот это, примерно, одно и то же. Конечно, я это подхватил, я считал это прекрасным пасом, я считал, что это восхитительный пас, восхитительный. Причём, надо сказать, что Лужков не сдерживается, он кричит слова, которые не подобает градоначальнику. Они кричит, что с Доренко на одном гектаре не сяду! Понятно, да? То есть, он кричит слова, которые его изобличают, как человека из простонародья, и с неподобающей лексикой. А я каждое этого слово препарирую, то есть я говорю: "А если я, например, был бы за Юрия Михайловича, то он сел бы со мной на одном гектаре?". Ну, а если бы я был близок к нему, сильно дружественно к нему, он сел бы со мной, может быть, даже на одной сотке? То есть, получается, что вот Шаймиев, например, или, условно говоря, Музыкантский, какие-то люди к нему близкие, Бирюков - они какают с ним на 10 квадратных метрах, то есть, как бы совсем вплотную прижимаются? То есть, если Лужков объясняет, что если он со мной на одном гектаре не сядет, то есть смысл в том, что чем ты к нему ближе, чем тем ближе ты с ним какаешь? Правильно, он же это говорит? И наоборот, чем ты дальше - тем ты дальше от него какаешь.

Я это препарировал с абсолютно холодной такой иронией, что выводило его ещё сильней, он ещё сильней кричал, страшно кричал! Страшно! Старика было жалко. Старика было жалко. Надо сказать, что в какой-то момент ко мне пришёл человек, который представился другом Евтушенкова, я не знаю, в какой-то степени это правда. Он много говорил и раньше тоже, и у меня было представление, что он, действительно, друг Евтушенкова, а Евтушенков, как вы знаете, свояк Лужкова был. Они женаты на родственницах, на сёстрах. И поэтому он начал говорить: "Лужков впадает в ступор с четверга, он ждёт твоей программы в воскресенье, с четверга ничего не подписывает, его трясёт. Давай нам вёрстку, чтобы мы старика готовили к удару, потому что иначе у него будет инфаркт". Я говорю: "Хорошо, нет проблем!" А то получается, что я, как будто, жестокий человек. "Хорошо, - говорю, - У меня во вторник летучка, я прямо материал летучки буду выкладывать на сайт на свой dorenko.net в форуме под ником "пулемётчик", и заголовок будет всегда один и тот же: «За синий платочек строчит пулемётчик». «За синий платочек строчит пулемётчик». Вот это мои тексты, а автор - пулемётчик. Что я тогда "хаос" был, ник мой был "хаос", а ещё "нерастрига", а ещё "пулеметчик". Он сказал: "Давай". Я ему так и делал. Они ему носили мои тексты, то есть, заранее писал для Лужкова, заранее писал вёрстку, все планы свои, всё заранее писал. Прямо в онлайне писал, и этот может быть очень интересным опыт онлайн - интернета в 99-ом году, обратите внимание. И значит, ребята всё это видели, несли ему и говорили: "Вот, этот подонок в воскресенье скажет вот это. Вот этот подонок знает, что это ложь". Старика успокаивали, старик успокаивался. Хорошо.

Вот эта телевизионная дуэль. Надо сказать, что телевизионная дуэль однажды приводит к тому, что Первый канал побеждает НТВ. НТВ строго, жёстко на стороне Лужкова и Примакова. Первый канал побеждает таким образом, что в конце октября, в 20-х числах октября, иллюстративно Евгению Киселёву звонит Примаков, демонстративно в прямой эфир. Евгений Киселёв очень рад, до этого он говорил с Кириенко и он говорит: "Вот ещё один бывший премьер-министр позвонил к нам в программу, сейчас его напрямую к нам подключаем в программу, Евгения Максимовича Примакова". И в этот момент Евгений Максимович ему говорит, прямо Жене говорит в эфире: "Евгений Алексеевич, а вы видели сейчас программу Доренко?". А Женя говорит: "Евгений Максимович, простите, но я не мог, я был в эфире". А Евгений Максимович Примаков говорит: "Да, но вам сейчас расскажу". И начинает коротенько рассказывать мою программу, коротенько рассказывать мою программу. "Вот, тото и тото, - он сказал, - у меня не было такой кровавой операции, ещё что-то, ещё что-то. Да, меня оперировали в Швейцарии, но у меня была не такая кровавая операция". Да, но откуда он знает, он был под общим наркозом. Значит, прекрасно, в этой дуэли победил Первый канал, надо сказать откровенно, потому что в нём участвовали, потому что в каждой программе мы разбирали вопли, крики всевозможные против нас Лужкова и Примакова. И надо сказать, что если в начале сентября мы начинали с рейтинга президентского: Примаков - 32 %, Лужков - 16 %, я напоминаю, Путин - 1,5 %, а Ельцин - 0, то уже к концу этой телевизионной дуэли мы имеем: Путин- 36, было - 1,5, стало - 36, Примаков - было 32 %, становится где-то 12-16, вдвое, Лужков был 16, становится 2 %. Лужков в 8 раз падает, а Ельцин как был 0 %, так и остался 0 %, но Ослон из ФОМа нам перестаёт ставить, прекращает его ставить в опросы, и его больше в опросах не видим. Надо сказать, что Путин с 1,5 до 36 вырастает за жалкие три месяца.

Но надо сказать, что дело не только в телевизионной дуэли, внимание! В этот момент идут боевые действия в Чечне, и это, абсолютно принципиально важно. Смотрите, мы с вами дошли до Чечни, Чечня. Этот цикл программ, посвящённый 15-ти летию у власти, приходу к власти 15 лет назад Владимира Путина, мы продолжим обязательно. Мы с вами ещё об этом поговорим. Я вам расскажу о Чечне, и расскажу, с глубоким сожалением, о взрыве дома в Рязани, о взрывах домов в сентябре в Москве. Я скажу вам о наших интервью, о наших встречах. Встречи, интервью, я интервьюировал Путина каждые две недели, это, так сказать, был такой порядок. Порядок, потому что я сказал, что нам надо, хотя бы, раз в две недели встречаться, и надо сказать, что Путин в этом смысле очень точно понимал роль телевидения. Очень точно. Интервью с Путиным, я расскажу вам о них, был курьёз, который я рассказывал сейчас в ньюсруме, и я снова расскажу его позже. Это когда Дмитрий Козак подходит и говорит: "Серёжа, Владимир Владимирович просит тебя полететь с ним в Ереван". Я говорю: "А что мне в Ереване-то делать, господи?". А я во Внукове-3, меня попросили приехать во Внуково-3, правительственное, попросили, чтобы интервью я записал. Я просил об интервью, и мне говорят: "Приезжай во Внуково-3, Путин приедет заранее, даст интервью, а потом полетит в Ереван". И вдруг Путин просит меня полететь с ним в Ереван. Я говорю: "Дим, а чего делать?". Дима Козак, Казак теперь его, кажется, называют все. Я говорю: "Дим, а чего делать-то?" Он говорит: "Ну, пообедаете с ним, посидите 3,5 часа до Еревана, 3,5 часа назад. Посидите, поболтаете, он хочет с тобой пообщаться. Поближе с тобой пообщаться хочет". И говорю такую вещь, которая сейчас кажется дикой, абсолютно дикой. Я говорю: "Дим, передай Путину, что у меня в самолёте ноги отекают. Представляешь, нога, 3,5 часа, охренеть. Я буду лететь 3,5 часа туда, у меня отекут ноги. А там выйду, вся делегация пойдёт работать, но там быстрый флеш-экшен, там быстрый какой-то визит был. А чего буду? Слоняться по аэропорту что ли? Либо прихвостнем при вас скакать, не понимаю. Дальше, назад, 3,5 часа, Дима. Опять у меня отекут ноги, ты понимаешь, Дима?". Он говорит: "Ну, короче, ты летишь или нет?". Я говорю: "Нет! Я же сказал, у меня ноги отекают!". Он говорит: " Я так и скажу!". Я говорю: "Так и скажи!". Я сейчас думаю, что сейчас, сейчас я честно говорю, Путин сказал бы мне: "Полетели в Сидней". В Сидней 20 часов в самолёте. Я бы сказал: "Да, да, я хочу, чтобы у меня отекли ноги! Я хочу, чтобы у меня отекли ноги! Можно два раза в Сидней слетать? Три раза? Вокруг всей земли?" Я вот думаю: какой же был всё-таки звезданутый в то время, боже милостливый?" Я ведь был абсолютно звезданутый на всю голову. Прямо стыдно сейчас. Скажите, идиот, правда же. "У меня ноги отекают!" Всё это я вам расскажу: интервью с Путиным, наши встречи, наши разговоры за кадром. Он опаздывал, он опаздывал так же, как сейчас. Всё, до следующей программы.

Поехали, новости.