Песня про Баркова

«Ты жалеешь людей, которые погибают у тебя на глазах. Но, с другой стороны, где-то внутри тебя сидит журналист и говорит тебе: эти люди все равно так умерли бы. Хорошо, что они умерли перед моей камерой, — снимай! Так нельзя. Никогда. Это конец. И тогда я подумала — надо прекращать». Петра Прохазкова, чешский журналист Война сделала Чечню известной почти во всем мире. За последние десять с лишним лет Грозный, который для чеченцев был самым красивым городом, превратился в руины, сама Чечня — в зону концентрированной трагедии. Желание и уверенность многих журналистов, что оперативная информация может если не спасти, то как-то исправить ситуацию, оказалась детской иллюзией, инфантильностью. Жестокость породила жестокость. Документальный фильм «Чеченская колыбельная» режиссера Нино Киртадзе — об этом. Картина получила несколько наград: Золотой приз Адольфа Грима (Германия, 2002), Рудольфа Врба на чешском фестивале «Oneworld film festival» (2002) и др. О работе над фильмом «Чеченскому обществу Сегодня» рассказала режиссер Нино Киртадзе. Этот конфликт многому нас научил Когда я была маленькой, дедушка, а он был русским, укладывая нас спать, пел колыбельную Лермонтова. Там такой текст: Спи, младенец мой прекрасный, Баюшки-баю. Тихо смотрит месяц ясный В колыбель твою. Стану сказывать я сказки, Песенку спою; Ты ж дремли, закрывши глазки, Баюшки-баю. По камням струится Терек, Плещет мутный вал; Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал; Но отец твой старый воин, Закален в бою: Спи, малютка, будь спокоен, Баюшки-баю. Красивая песня, и в какой-то момент на фоне идиллического спокойствия возникает образ злого чеченца, как серого волка, который тебя скушает, если ты не закроешь глазки. Со временем все прошло, забылось. Я поступила в университет, затем работала в институте, и когда началась война в Чечне, мне предложили работать для агентства Франс-пресс, передавать репортажи из Чечни. Это была первая и пока последняя война, которая зарождалась у меня на глазах, — я видела, как она готовилась, как пришла. Впервые в Чечню я поехала в 1994 году, тогда еще не было никаких военных действий, но чувствовалась напряженность. Все чего-то ждали. Тогда российская сторона вообще не фигурировала. Президентом был Дудаев. В сентябре того же года в Грозном прошел большой парад независимости. Вокруг было празднично, много народа, военные, дети. Красиво, немного китча, немного смешно, снимать было интересно. То были годы, когда распалась советская империя, приближалась свобода. Мы все надеялись на лучшую, счастливую жизнь. Так думали и чеченцы, но в конце декабря начались бомбежки города. Странно, тогда никто не предполагал — а там были гораздо более опытные, чем я, российские и зарубежные журналисты, — что все перерастет в такую жестокую войну. Работая в Чечне, мы были уверены, что делаем нужное дело, пытаясь рассказать правду, помогая людям донести их слова, горе до всего остального мира. Слушая и видя кадры войны, разруху, мы думали: может, кто-то обратит внимание, среагирует как-то. Это давало нам силы и надежду на то, что наша работа не такая бессмысленная, как сизифов труд. Затем наступило перемирие с генералом Лебедем, и война как бы окончилась. Во всяком случае активные боевые действия прекратились. Я уехала в Париж. Но все это время постоянно возникал вопрос: как рассказать увиденное и пережитое так, чтобы вызвать нужную реакцию, действенное сострадание? Каким образом говорить о войне в мире, который завален картинками трупов, плачущих детей, женщин? Какие новости ни посмотришь, везде показывают одни и те же изображения, только плачут и кричат на разных языках. Для мира война стала каждодневным, обыденным явлением. Может, лучше, думала я, отказаться от рассказа о том, что за народ чеченцы, какая у них история. Я решила исходить из принципа детской игры, когда один, например, о солнце говорит, что это большое и теплое, второй — что желтое, третий — что светится. Каждый по-своему ощущает и описывает увиденное. Я была уверена, что мой замысел оправдает себя. Это было очень важно для меня. Когда началась вторая война в Чечне, я решила вернуться и продолжить работу. К счастью, продюсером фильма стал Пьер Ришар, известный французский актер, с которым я снималась в фильме Наны Джорджадзе «Влюбленный кулинар» (в российском прокате «1001 рецепт влюбленного кулинара»). Мы продолжили нашу совместную работу. В моей группе работали пять журналистов из разных стран: англичанин Роберт Парсонс (Robert Parsons, BBC ), американец Стенли Грин (Stenly Green, «Agence VU»), француженка Софи Шихаб (Sophie Shihab, «Le Mond»), россиянин Андрей Бабицкий (Andrey Babicki, «RFE/RL») и чешка Петра Прохазкова (Petra Prohazkova, «TV Epicentrum»). Все они работали на разные информационные агентства, большие или маленькие — пресса, ТВ, фото. Несмотря на то, что ранее они были на других войнах, вторая чеченская кампания настолько сильно повлияла на них, что они не смогли жить прежней жизнью, некоторые поменяли профессию. Этот конфликт многому нас научил и изменил наше отношение к человеческим ценностям: когда касаешься жизни и смерти, человеческих отношений, надо быть осторожным и предельно внимательным. Действие в фильме развивается по прогрессии, тяжесть нарастает, люди не могут отделить себя от войны, это становится их жизнью. Фильм заканчивается на сюжете с чешской журналисткой Петрой Прохасковой, — о том, что произошло с ней и как война полностью изменила ее жизнь. Петрины дети Мы с ней познакомились в Чечне в дни празднования независимости. Тогда войны еще не было. С тех пор она работала в Чечне. В 2001-м решила покончить с журналистикой. Несмотря на то, что в карьере достигла успеха, профессия стала для нее бессмысленной. На протяжении шести лет она делала свое дело добросовестно, посылала материалы, но ничего не изменилось, человеческое горе не прекратилось, а стало еще больше. Петра взяла на воспитание обездоленных войной детей. Купила для них дом и занялась воспитанием 50 ребятишек. Этот поступок Петры, наверное, и растормошил мое подсознание, и я вспомнила колыбельную, которую нам пел дедушка. Но в фильме она трансформировалась — для Чечни война стала колыбельной. В июле 2001-го мы начали снимать фильм. Во второй мой приезд в Грозный всю дорогу нас сопровождал один русский военный, естественно, за деньги: мы ехали нелегально, у нас не было разрешения. Ему было около 50 лет, довольно высокий чин, иначе мы не смогли бы попасть в город. Когда мы въехали, он в ужасе начал ерзать и повторять: «Боже мой! Во что превратили город! Как хорошо было при Советском Союзе! Боже мой!» Я спросила: «А вы что, первый раз здесь?» — «Меня только вчера сюда перевели, я впервые в Грозном», — сказал он. Ужас русского человека при виде полностью разрушенного города, похожего на руины Сталинграда, только в цвете, говорит о многом. Он был в шоке. Я жила у Петры. Когда представлялась возможность, выходила в город и снимала. Было очень опасно. Все время шли бомбежки. Постоянно кого-то убивали или проводили зачистки. Все нервничали: если бы нас нашли, то возникла бы большая угроза и для детского дома. Там была абсолютно неконтролируемая ситуация. Петра надеялась, что останется с детьми, будет растить их, помогать им, но ей приходилось работать и как журналисту. Она много ездила, снимала, это было похоже на самоистязание. В фильме она говорит: «Везде, куда мы только приезжали, люди каждый раз спрашивали: а зачем тебе снимать эксгумации, трупы, искалеченных людей? Что нам это даст? Разве что-нибудь изменится? Я все надеялась, что чем-то смогу помочь, но сейчас понимаю — ничего не будет никогда! Этой жирной Европе все равно! Зачем все эти организации защиты прав человека, какое-то равновесие в мире, если такой кошмар происходит». И она решила жить той жизнью, которой жили те люди. Решиться на такое очень не просто. У Петры была идея помочь детям путем виртуального усыновления, но на это требуются может, и небольшие, но все же деньги. Желающим взять ребенка европейцам почти невозможно приехать в Чечню, поэтому она хотела предложить такой проект: «На вебсайте детдома будут размещены фотографии детей — один рисует, второй музыкой занимается, третий спортом и т.д. Ежемесячно каждая западная семья выбирает одного ребенка и посылает по 50, 25 долларов или евро — для них это не проблема. Там же, на сайте, будет вывешен отчет, на что деньги потрачены: на одежду, обувь, игрушки... Многие писали взволнованные письма и готовы были помочь. Я всем отправляла счет детского дома. Все, кто видел фильм, рады были отправить деньги, и это действительно стало бы конкретной помощью». По-моему, дом по сей день существует, но Петра вынуждена была уехать. Все кончилось для нее плохо: мужа похитили, — так и не выяснили, кто. Жив ли он или нет... Ее выгнали. Реакция на Западе Фильм вышел после 11 сентября, после терактов в Нью-Йорке. Я очень переживала, думала после трагических событий такого масштаба никто не будет смотреть наш фильм, и была рада, когда вся французская пресса так хорошо отреагировала. Презентация состоялась на канале ARTe во Франции. В 2002-м фильм получил несколько призов: большой приз Адольфа Грима в Германии, это как бы их Оскар для телевизионных фильмов; премию Рудольфа Врба на пражском фестивале «One World Festival». В том же году фильм показали на Капитолийском Холме в Вашингтоне. Публика для меня была необыкновенной — сенаторы, политики, люди, которые занимаются большой политикой. Все были в ужасе от увиденного. Это было в апреле, а в мае Буш встречался с Путиным. И в зале произошла такая вещь: среди приглашенной публики было много евреев, они встали и сказали, что с чеченцами поступили так же, как с ними во Второй мировой войне. После обсуждения фильма многие высказали желание как-то вмешаться и помочь. Но выступил мистер Soviet Union — специалист по Советскому Союзу, так его представили, фамилию, если честно, не помню, — и прямым текстом заявил: должен сказать вам правду — это ужасно, но мы ничего не можем сделать, потому что теперь они наши друзья. Я была глубоко разочарована. Чеченская война ужасна и для русских, и для чеченцев. Там ежедневно погибали солдаты, молодые ребята с обеих сторон, со всей России. Что они там видят? Как убивают товарищей, как их истязают. И возвращаются, если остаются живыми, с еще большей ненавистью к чеченцам, чем у них была, когда они уезжали. С другой стороны, убивают не только боевиков, но гибнут мирные жители: женщины, дети, старики, кто угодно. Эти бесконечные зачистки, когда на глазах у родных расстреливают или забирают всех мужчин из семьи. И все — они исчезают, никто их потом не видит. И так сколько лет! Получается замкнутый порочный круг — взаимная ненависть перекрывает все каналы для диалога. В результате получили «Норд-Ост», Беслан... Там, в Чечне, правых и виноватых нет. Сидишь в Грозном, слушаешь, снимаешь обе стороны и трудно сказать, какая из них беспощаднее. Там только жертвы. Допущены ошибки со всех сторон, но нельзя постоянно накалять ситуацию и доказывать свою правоту только войной. Этим ничего не добьешься, кроме произвола. Он развращает русских, чеченцев, всех, кто включен в войну. Люди превращаются в зверей. Ничего героического. В действительности война — конец всех человеческих ценностей, когда трудно остаться человеком. Фильм часто показывают в Европе, на разных фестивалях в Лондоне, Париже. В Москве и Санкт-Петербурге — в узком кругу. Показывали и в Чечне, но втихаря. В сентябре 2003 года в Нью-Йорке прошел фестиваль документальных фильмов о Чечне, где была представлена и «Чеченская колыбельная». В октябре на ежегодном кинофестивале фильм показали в моем родном городе Тбилиси. Я специально приехала на показ, пришла большая делегация чеченцев, живущих в Грузии: женщины, мужчины, дети. Мы общались, многие плакали. Для них было облегчение, что в фильме не всех чеченцев показывают как убийц. Они, конечно, были рады. После показа по ARTe я получила очень много писем со всего мира. Чеченцы разбросаны повсюду и каждый раз приходили на показы фильма. Некоторые подходили, благодарили, несмотря на то, что в фильме не все позитивно о Чечне. Я не старалась кому-то понравиться. Я очень хотела показать то, что видела. В фильме есть один маленький русский мальчик. Он просыпается и видит, что все горит, дедушка убит, люди бегают и стараются потушить пожар. Мальчик кричит, просит помощи: «Дяденька, дяденька, помогите! Дедушка горит! Дяденька, помогите!» Это были первые бомбежки Грозного. Страшные кадры... Весь мир перевернулся на глазах мальчишки в одну секунду! «Где он? Как найти его?» — сколько было писем, в которых предлагали помощь маленькому мальчику, но я не знала ничего о нем. Мне и сегодня тяжело вспоминать о том, как из дымящегося пепла, груды обломков вдруг выходит какая-то бабушка, с каким-то тазиком, в цветной одежде... Как эти люди выживали в этих подвалах? Ничего вокруг... Немного дальше из-под земли вылезает какой-то маленький мальчишка, перебегает улицу — эту пустыню страшной разрухи — и растворяется в развалинах. Жизнь после апокалипсиса. После смерти. XXI век, но человеческая жизнь ничего не стоит. Угнетающее впечатление ...

Приколы над разными фильмами

Посмеёмся люди)

бесполезный антиглобализм

искал, вроде нет такого а фильм классный (делал не сам)

ира ежова курносая

новомученик россии!за то что не снял крест и неотрекся от веры православной был жестоко замучен,ему отрезали голову...вместе с ним были застреляны двое сослуживцев и один тоже зарезан.в Сербии его называют Евгением РУССКИМ..

Посмотрите))поднимите себе настроение))смешно))

не знаю из какого фильма, но зацепило

Девочка кул поёт...

демы

Это мост между Красноярской ГЭС и Дивногорском,в народе называют "Чертов". Высота 43 метра.

Потап и Настя Каменских - Не пара (Клип запрещенный к показу на ТВ)